Jeff Wall — Insomnia (1994)
СМИ сегодня не уделяют должного внимания искусству, особенно современному. Вернее, проблема не в количестве материалов, а в качестве освещения. Статьи и новости о дерзких творческих проявлениях становятся все более короткими, а содержательные программы об искусстве продолжают терять позиции на радио и телевидении. Сектор профессионального искусства уже несколько лет жалуется на коэффициент подобных материалов в СМИ. Хотя эта критика, может, и звучит как жалобный плач в пользу новообращенных, первый аккорд, осознанно или нет, взят верно. Звук, который он создает, «говорит» не о снижении объема освещения определенного вида творчества, а о принципиальном изменении. В сущности, это изменение заключается в том, что критика теряет свою критичность. Исчезает она не только из художественной критики, но постепенно из социальной критики и журналистики в целом. Точнее, критика системы заменяется критикой людей. Сегодня неудачу или успех системы все меньше связывают со структурными явлениями и все больше с конкретными лицами. Например, провал демократии в России списывают не на политический режим, а воспринимают как личную вину Владимира Путина. Эми Уайнхаус и Уитни Хьюстон разрушили их собственные невротические слабости, а не ослепительный блеск шоу-бизнеса. Кроме того, любой успех художника никоим образом не связан с текущей экономической ситуацией на арт-рынке. Только личные амбиции, только упорство. А высокие цены на работы – результат исключительно кипучей личной жизни художника, которая должна широко освещаться в СМИ.
Пристрастие СМИ к персонификации также объясняет, почему до сих пор существует устаревший образ богемного художника. И неужели кто-то всерьез думает, что финансовые проблемы, упомянутые в Первом Дне, могут быть решены, позвони ты паре менеджеров банка и отчитайся лично? Повлечет ли их увольнение столь необходимые этические чистки в глобальном казино? СМИ отвлекают наше внимание от системных сбоев, подменяя аморальным поведением индивидов. Это позволяет системе работать по-прежнему. Это называется морализмом СМИ.
Все крутится вокруг индивидуальности, потому критика, направленная на частных лиц, себя нейтрализует. И художественный мир первым принял правила игры креативной индустрии, начав культивировать эту «некритическую критику» в средствах массовой информации. Культурные институты становятся все более искусными в расширении «общественной поддержки» посредством пресс-конференций, промо-интервью с «личным контактом» и медиа-спонсорства. Сама по себе, самореклама – довольно безвредный инструмент. Однако, как неолиберализм СМИ, так и подражание креативной индустрии классическим арт-институциям зажали независимую критику в очень тесный угол. В итоге, арт-институции подрывают собственную культуру, потому что определенные виды творческого самовыражения существуют только благодаря критике. Более того, креативность в принципе проявляется только на критическом расстоянии. Тип творения, называемый нами искусством, в современном обществе зависит в значительной степени от возможности критиковать и реакции на критику. Лишь творческий индивид, способный подняться над собственным миром или в соответствии с метафорой Слотердайка «постоять на берегу реки» (2011), может оставить заметный вклад в культуре. Критика по сути – форма «вертикализации». Она начинается с самоанализа и самокритики, поднимаясь над эго и обозревая объект с некоторого расстояния.
Критика, современное искусство и специфическая форма творчества – давайте аргумента ради называть ее «вертикальным творчеством» – сегодня все чаще подвергаются угрозе со стороны СМИ не только средствами персонификации системных проблем, но и занижением роли определенных форм творчества с одновременным внедрением культа варварской посредственности. Сегодня мир искусства чаще всего становится центром внимания, когда речь идет о каком-либо эксцессе: от запредельных цен на некоторые произведения искусства до использования крови, секса и богохульства в работах эксцентричных авторов. Вдоль-распиленные-коровы, кровь, мясо и экскременты (автоматы) – вот фавориты СМИ сегодня. Но почему? Потому что они подтверждают идею «горизонталистов»: современное искусство проповедует мир, населенный сумасшедшими людьми, которые находятся вне реальной жизни, людьми, которые не заботятся о реальных ценностях предпринимательства. В СМИ арт-критика понижается до примитивного уровня «кухонных прений». Значит, искусство, каким мы его видели с эпохи Нового времени, перестает рассматриваться как образцовое или идеальное. Наоборот, оно загнано в угол, как социальное отклонение. В итоге те, кто причастен к современному искусству, вращаются в высших кругах богатых коллекционеров или, по крайней мере, являются членами элитарного клуба холеных писателей и других эксцентричных интеллектуалов. Это-то и беспокоит СМИ. Любой шаг за пределы политкорректной посредственности морально осуждается. Так, в нашем обществе современное искусство получило роль Другого, некоего любопытного инородного объекта (Fremdkörper).
Это подводит нас к еще одному вопросу. СМИ ненавидят все вертикальное, все, от чего веет элитарностью и андеграудной деятельностью. Они с удовольствием смакуют это «наземное» и «подпольное» искусство, правда с единственным намерением – расположить его вне общества в категорию «исключение». Отсюда и любовь к персонификации. Поступая таким образом, СМИ культивируют политкорректное варварство. Они делают это так перформативно, как может позволить только одностороннее движение. В газетах, журналах, на радио или телевидении процветает монолог, предназначенный довольно пассивным зрителям. Самый высокий уровень активности для этой аудитории – выключить устройство, переключить канал или перевернуть страницу. Поэтому существует также четкая связь между политическим популизмом и СМИ. Едва ли стоит удивляться, что в рамках этого режима медиа-магнаты и знаменитые телезвезды получают полную свободу действий, равную политической власти. В 1930-е годы Вальтер Беньямин видел прямую связь между медиа, народом и подъем фашизма (Бенджамин, 1985). Сегодня мы обращаться к последнему явлению под менее угрожающей личиной, называя его «популизмом».
Важно отметить, что технологические разработки не беспристрастные посредники между творческими проявлениями и аудиторией. Изобретение радио и телевидения буквально сформировало аудиторию, определило культурные вкусы и даже позволило влиять на политические предпочтения. В то время как промышленная революция создала массы (трудящихся), отрасль культуры снарядила их новой идентичностью. В 1940-х годах Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер обозначили это явление как «варварское» (2007). СМИ – выражение стилизованного варварства, эстетика убеждения, способная приукрасить даже политику. Благодаря СМИ политика стала театром или, скорее, шоу-бизнесом, в котором хорошие аргументы ничего не стоят рядом с хорошим шоу. Демократия становится «образократией» (imagocracy). И дело не только в финансовом мире, который превратился в полное и абсолютное творчество; политическая система сегодня делает упор на мифологизацию.
Это известное замечание в духе Франкфуртской школы вполне соотносится с воззрениями Ги Дебора (1967), который рассматривал проблему общества-театра. И хотя исследования этих критиков сегодня могут показаться несколько гротескными, понимание того, что существует логическая связь между технологическими разработками, политическими режимами, культурой и (приемлемым) творчеством до сих пор актуально. В данном случае, нам интересна связь между СМИ, популизмом и «варварством». Популистские партии, такие, например, как партия Берлускони в Италии или Вилдерса в Нидерландах искусно правят этим триумвиратом, миксуя неонационализм и неолиберализм. Неонационализм, имеющий множество сторонников по всей Европе, радостно вбирает неолиберальные принципы маркетинга и брендинга, дабы создать собственную идентичность и культурную индивидуальность. Местное креативное производство также служит экономическому развитию.
Такие понятия как «голландский дизайн», «фламандские мастера» или «итальянская мода» в неолиберальной и неонациональной программах вполне совпадают. Эссенциализация культуры и национализация креативности создают новые экономические возможности, позволяя неонационализму пользоваться средствами неолиберализма и наоборот. Поэтому совсем не удивительно, что в программах таких политических объединений как «Партия свободы» в Нидерландах или «Новый фламандский альянс» во Фландрии помимо неонациональной линии, также отчетливо прослеживается гипер-либеральный дискурс или, по крайней мере, их представители не испытывают угрызений совести за формирования коалиций с гипер-неолиберальными партиями.
Эти политические партии также грамотно используют традиционные СМИ. В частности, они задают политику гомогенизации целевой аудитории посредством гомогенизации культуры на некоем усредненном уровне. Национальные теле- и радиокомпании, в том числе коммерческие каналы, создают общие нормативные культурные фреймы. СМИ определяют, что есть культура, какой тип креативности допустим и создают коллективную память в процессе формирования чувства солидарности. Иными словами, неолиберальный поиск общего знаменателя «усредненных людей» и неонациональная тенденция культурной гомогенизации (на национальном уровне) идеально поддерживают и усиливают друг друга.
Также как индустрия развлечений 1930-х годов формировала массы, маркетологи сегодняшнего телевидения создают «простого человека».
Это простой человек, конечно, не так прост, потому что он продукт, созданный очень искусными медиа-магнатами, исследователями потребительского спроса и тенденций и другими полу-социологами. Обычный человек – это рассчитанный средний некто с гарантированной моделью потребления. Обычный человек изображается не слишком активным участником культурного процесса, эта функция в нем скорее бонусная. Он совершенно определенно не поклонник «элитарного» искусства, так как эти люди не создают высоких рейтингов. Обычный человек – это маленький культурный варвар, он скорее анти-элитарен и имеет стойкую аллергию на интеллигентов. Он культивирует варварскую буржуазную посредственность и лучше всего проявляет себя в «нормальности». Но действительно ли это живой обыватель или всего лишь проекция личности на другой стороне линзы? Так же как учитель в исследованиях Пьера Бурдье (1979) определял вкусы среднего класса по ученикам, создатели сегодняшнего телевидения проталкивают свой образ политкорректной и безопасной для экономики креативности в наши гостиные.
Традиционная массовая аудитория СМИ была заменена статистически рассчитанными целевыми группами: с 1970-х новые методы и приемы позволили дополнительно ее диверсифицировать. Культурные продукты теперь могут быть изготовлены на заказ. Однако данная мера по-прежнему «подконтрольна», а значит, продукт все равно будет соответствовать общим ожиданиям среднестатистического зрителя. Так что, на сегодняшний день СМИ сохраняют политкорректность, ведь (заранее измеренное) варварство, негативное к интеллектуальности, глубоко не вовлеченное в искусство, любит, чтобы его развлекали программами по обустройству дома, чипсами, пивом и иногда футбольными матчами. В противном случае, эти маленькие варвары в нужный момент не замарают руки о великие политические идеалы.
Технологические разработки, СМИ и методы перспективных исследований заложили моральные основы для строительства плоского жидкого мира. По словам итальянского писателя Барикко (2011), уже упоминавшегося в этом эссе, Интернет также является одним из СМИ. Это еще одна технологическая разработка, формирующая «среднего человека» и порождающая новое варварство – «заппинг» участников культурных проектов, творческая всеядность и другие поливалентные проявления. В своем портрете варваров Барикко, однако, с трудом различает варваров, критикующих и разрушающих с целью построить новое и посредственных «горизонтальных» варваров. Среди примеров, которые приводит Барикко, Людвиг ван Бетховен призван указать на перманентное присутствие элемента варварства в искусстве. Оттого может для автора все варвары одинаковы. Однако, варварство Бетховена или сегодняшнее варварство Мэтью Херберта, Мег Стюарт и Ренцо Мартенса кардинально отличается от варварства среднего «бесцветного» индивида. Варварство первого порождает созидательное разрушение, тогда как продукт последнего – стилизованный конформизм или политкорректность.
Барикко не делает различия, потому что его в работе не интересует политический контекст. «Строительство» варварами посредственности, а конце концов, тесно связано с гегемонистскими отношениями внутри общества. Популизм, неолиберализм и неонационализм создают специфическую форму варварства – «средненького», анти-элитарного, анти-интеллектуального, искусство-ненавистнического человека – потому что за его счет можно кое-чем разжиться: он единица электората. Как было сказано, для этого был найден идеальный союзник в лице СМИ. Вопрос, однако, состоит в том, будет ли Интернет и Всемирная паутина одинаково просчитываемыми. На самом ли деле «WWW» – всеобщая среда? Сейчас частично ответ на этот вопрос заключается в том, что Интернет не так пассивен, как традиционные СМИ. Интерактивность среды позволяет пробудить творчество для создания контрапунктирующих голосов.
Пока Интернет не регламентируется слишком «жесткими законами», он позволяет меньшинствам выражать свое мнение наравне с варварами. Благодаря блогам эти варвары обнаружили также новое общественное демократическое пространство, довольно коррумпированное традиционными СМИ.
Лессиг, цитируемый здесь ранее, пишет следующее:
«Телевидение и газеты являются коммерческими организациями. Они должны работать, чтобы поддерживать внимание к себе. Теряя аудиторию, они теряют доход. Как акулы, они должны постоянно двигаться. Блогеры не имеют подобных ограничений. Они могут быть одержимыми, могут быть сосредоточенными или серьезными… Блогосфера дает возможность вступить в дискуссию всем любителям, причем «любителям» не в смысле недостаточности опыта, а скорее, как Олимпийским спортсменам, которым никто за работу не платит (Лессиг, 2004: 43-44).
Сейчас, Интернет все-таки имеет потенциал для сбора множества креативных голосов и предоставления им возможности высказаться.
В этом отношении он не является средством массовой информации, а скорее «мульти-медиумом», общей, коллективной средой. Как бы там ни было, Интернет производит варваров по-своему.
Не стоит из опасения перед варварством или чем-либо еще прибегать к таким реакционным методам, как восстановление национальных канонов, тому, чего неонационализм сегодня требует на регулярной основе. Также не стоит поддаваться репрессивной политике неолибералистской «собственности». Кроме культурной онтологии, Интернет по-прежнему предоставляет варварам инструменты для проявления себя в рамках культуры.
Интернет – альтернативное пространство и, в конце концов, неолиберальный ответ на появление варваров, пытающихся сделать творчество измеримым и, следовательно, предсказуемым, адаптировав его под набор форматов. Креативная индустрия генерирует «расфасованное искусство», если хотите. Искусство же в рамках обозначенной меры может быть исключительно посредственным. Также как национальный канон – фундаменталистский ответ неонационализма, креативные индустрии – фундаменталистский ответ неолиберализма тому, что нельзя измерить или предсказать.
Обе идеологии можно по праву обвинить в фундаментализме, потому что они основаны на страхе перед творчеством, которое поднимается над посредственностью, или перед чем-то неизмеримым. Напротив, стоящая прямо «вертикальная креативность» может процветать только в пост-фундаменталистском климате. Это культурный контекст, в котором нет фиксированного фундамента (канонического или числового), но в котором варварам предоставляются навигационные инструменты, чтобы те могли снова и снова находить почву под ногами. И пока еще Интернет предоставляет отличные возможности для этого.
День седьмой: Введен запрет на работу
День шестой: Рождение креативиста
День четвертый: … и вот пришли пираты
День третий: Когда все стало жидким
День второй: Опоры рухнули, небо обвалилось
День первый: Создание плоского мира
перевод Марианна Кручински
