Паскаль Гилен «Креативность и другие Фундаментализмы»
Фонд Мондриана
2013
Посвящение
ЧЕЛОВЕКУ НЕВЫРАЗИМОГО ИДЕАЛА
МАРСЕЛЮ ГИЛЕНУ,
Октябрь 2012
КРЕАТИВНОСТЬ И ДРУГИЕ ФУНДАМЕНТАЛИЗМЫ
ПАСКАЛЬ ГИЛЕН
2013
СОДЕРЖАНИЕ
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ: СОЗДАНИЕ ПЛОСКОГО МИРА 14
ДЕНЬ ВТОРОЙ: ОПОРЫ РУХНУЛИ, НЕБО ОБВАЛИЛОСЬ 24
ДЕНЬ ТРЕТИЙ: КОГДА ВСЕ СТАЛО ЖИДКИМ 34
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ: … И ВОТ ПРИШЛИ ПИРАТЫ 54
ДЕНЬ ПЯТЫЙ: МОРАЛИЗМ СМИ 70
ДЕНЬ ШЕСТОЙ: РОЖДЕНИЕ КРЕАТИВИСТА 82
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ: ВВЕДЕН ЗАПРЕТ НА РАБОТУ 98
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ 108
БЛАГОДАРНОСТИ 114
ЛИТЕРАТУРА 116
ПРОЛОГ
В наши дни слово «креативность» стало поистине магическим. Причем не только для художников: менеджеры и политики в равной степени требуют креативности. Даже семейные психотерапевты и специалисты по урегулированию конфликтных ситуаций призывают нас к поиску более креативных решений. В настоящее время, креативность всецело подчинена позитивной морали. Мы ожидаем от нее только положительного. Но что остается от смысла слова, когда его затирают до дыр? И где корни этого неуемного «голода до креативности»? Не знак ли это, напротив, надвигающейся потери настоящего творчества?
В этом эссе в первую очередь я коснусь социального контекста понятия «креативность». Читатель обнаружит несколько ссылок на актуальные тексты из мира менеджмента и популяризированной когнитивной психологии. Хотя скорее основной акцент будет сделан на экономическом, политическом и социальном контексте, в котором выше обозначенный тип литературы выполняет свои функции. Также будут рассмотрены идеологические вопросы и проблемы социологии труда. Микроуровень (физические лица), мезоуровень (организации) и макроуровень (общество в целом) будут представлены надлежащим образом, как диктуют сегодняшние стандарты социологии. Взаимодействию между этими уровнями будет уделяться особое внимание: как, например, макро-социологические явления – глобализация и нео-глобализация – вмешиваются в такие классические институты на мезоуровне, как музеи и художественные академии? Или как глобальные потоки денег, товаров и людей влияют на креативщиков и их труд на микроуровне?
Я расскажу историю процесса социального (пере)рождения креативности, отправившись с вами в восьмидневное путешествие. Концепт креативности начал мутировать в 1970-х. С социальной точки зрения, однако, поворот к стремительному росту культурной экономики и творческой индустрии, начавшийся в конце 1980-х годов, интересен в большей степени, и поэтому внимание будет сосредоточено на двух последних десятилетиях. Тем не менее, мы будем прыгать вперед и назад по историческим периодам, затрагивая также периоды до 80-х. Так, скажем, было бы дурным тоном в разговоре о креативной индустрии не коснуться в некотором отношении понятия «культурная индустрия», введенного Адорно и Хоркхаймером в 1940 году. Тем не менее, в этом эссе я не претендую ни на представление тщательного исторического генезиса, ни на этимологический или семантический анализ. Как упоминалось ранее, акцент будет сделан на социальном аспекте.
Хотя, излагая эту историю, я применю лишь немногие классические социологические идеи, результаты научных исследований – в том числе моих собственных – будут иногда появляться в фоновом режиме. Вместо социологических теорий, отталкиваясь от заданной формы – эссе, я буду использовать метафоры из литературы и особенно философии, чтобы объяснять и интерпретировать нашу социальную реальность. При этом я буду опираться на нескольких авторов. Некоторых из них я буду приводить в пример, тогда как других буду ругать для того, чтобы детализировать собственную позицию. Хотя число использованных источников велико, на самом деле, только три работы определяют лейтмотивный «цвет» этой истории. Две из них делают это явно, в то время как идеи третьей книги выполняют роль узоров на заднем плане. Однако, как это бывает со статистами, последние зачастую могут оказаться самыми мощными актерами. Оглядываясь назад, признаю – книга номер три определила глобальные рамки этого эссе.
Авторов первых двух работ зовут Славой Жижек и Петер Слотердайк соответственно.
И хотя идеологические и интеллектуальные позиции этих авторов согласуются с трудом, на протяжении следующих восьми дней они довольно часто будут встречаться без перекрещенных мечей. И до некоторой степени независимая третья история появится именно в результате взаимодействия книг «Сначала как трагедия, потом как фарс» (Жижек, 2009) и «Ты должен изменить свою жизнь» (Слотердайк, 2009). Читателю совершенно не нужно быть близко знакомым с мудростью этих господ, чтобы быть в состоянии понять, что его ожидает. Вероятно, следует сразу признать: я буду обращаться с этими работами свободно и затем лишь, чтобы поддержать собственные аргументы, намерение которых – как и в большинстве эссе – убедить читателя. Для этой манипуляции я буду использовать любое доступное мне оружие – уместное и нет.
И все же, пожалуй, полезно будет заранее узнать немного о главных героях этой истории. Тогда как словенский философ Славой Жижек отстаивает явно нео-марксистское, «поверенное Лаканом» видение, немецкого философа Петера Слотердайка подчас обвиняют в «элитарности». Определить четкий политический цвет книги «Ты должен изменить свою жизнь» достаточно сложно. В противоположность этому Жижек в работе «Сначала как трагедия, потом как фарс» неустанно выступает за новый коммунизм. Руководствуясь идеями Маркса о ходе истории, он определяет теракты 2001 года в США как трагедию с последующим (спустя даже не десять лет) фарсом – крахом финансовых рынков. Политико-экономический обвал, описанный Жижеком, станет макро-социологическим контекстом, обрамляющим трансформацию креативности, которая произойдет в течение восьми дней. В книге «Ты должен изменить свою жизнь» Слотердейк, в свою очередь, отстаивает тезис о том, что люди не довольствуются жизнью, как она есть. Постоянное обучение и беспрестанная практика дают им шанс превзойти самих себя. Неудивительно, что Слотердайк бросает восхищенный взгляд на циркового акробата, рискующего жизнью на канате под куполом. Созидание требует специальной и постоянной практики в «вертикальном напряжении», считает немецкий философ.
И это подводит нас к третьей книге, которая, как уже упоминалось, в значительной степени определила сюжет истории креативности. Алессандро Барикко также рассуждает «вертикально» в I barbari (Варвары, 2008), противопоставляя это «горизонтальности», в которой мы все больше и больше увязаем сегодня. Будь то вино, футбол или Интернет, если верить итальянскому автору, всё сейчас страдает не только от потери глубины и наслоения накопленного опыта, но также и от «псевдо-высокости» – «пышности». Слово стало таким плоским, что поддерживать вертикальное положение – задача непростая. Это центральный тезис, который я буду защищать в этом эссе. Если понятие «креативность» когда-то имело значение «стоять прямо, поднимаясь над собой и другими», что оно может означать теперь в плоском мире?
Хотя основные источники вдохновения для этого эссе зачастую отсылают к довольно абстрактным метафорам, будут предприняты все усилия, чтобы сделать их возможно более точными. Что значит, эссе по своим свойствам останется социологическим, с характерным поиском эмпирических данных или реалий, прожитых и пережитых. В связи с вышеизложенным, вас ждут постоянные отсылки на конкретные примеры и узнаваемые ситуации. Однако, неизбежно и то, что мы вынуждены начать в единственно возможном для этого месте. Как известно, любое творение рождается в полном хаосе. Непоследовательные периоды Времени и события в итоге сходятся воедино. Возможно, это породит замешательство и страх, но что уж точно, так это раздражение. Как бывает с любым первым днем, эта история тоже забросит неподготовленного читателя «с места в карьер». Либо пан, либо пропал. И только буквально за мгновенье до рассвета второго дня кое-что начнет проясняться.
Ну что ж, надеюсь, теперь вы в достаточной степени информированы. Сказать больше было бы перевыполнением задач пролога.
Паскаль Гилен, Антверпен, май 2012 года.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ: СОЗДАНИЕ ПЛОСКОГО МИРА
Сегодня исторические факты уже хорошо известны. 1989: в Берлине сносят стену, а в это же время в Пекине на площади Тяньаньмэнь разгоняют демонстрацию студентов с применением армейских подразделений. Мир никогда не будет прежним. Двенадцать лет спустя нечто подобное повторяется. На этот раз в образе, преступившем границы всего искусства в его идеализированной эстетике. Страх, трагедия и красота величественно слиты в изображении из СМИ, навсегда оставшемся в нашу память. В момент, когда те два самолета врезались в башни Всемирного торгового центра, казалось, будто Искусство проиграло битву со злом. Нам было стыдно признаться в том, что мы видим столько красоты в этом несовместимом с человеческим достоинством акте разрушения.
Или мы ведем себя также как недобросовестные СМИ, которые осквернили этот образ, превратив его в товар? Эта тема неоднократно поднималась на протяжении прошлого века, но на этот раз все происходит с еще большей степенью убедительности: после 9/11 индустрия развлечений отняла у искусства монополию на возвышенные образы с помощью гениальной режиссуры и отвратительного стремления к реализму. Или, как Лоуренс Лессиг, основатель и идеологический вдохновитель Creative Commons, достаточно цинично заявляет: «Гениальность этого ужасного террористического акта заключалась в идеально выдержанной паузе перед вторым нападением, паузе, которая гарантировала внимание всего мира. Новостные повторы создавали ощущение чего-то знакомого. Использовалась музыка c правильными паузами, броская графика на экране. Была и специальная формула для интервью. Все было сдержанно и серьезно. Новости стали срежиссированным продуктом. И именно этого мы стали от них ждать: «новости как развлекательное шоу», даже если развлечением станет трагедия». (Лессиг, 2004: 40)
Ни один художник больше не может соревноваться с медиа-образами.
Бельгийский художник Люк Тюйманс выразил это бессилие, представив после шокирующих событий 9/11 монументальных размеров натюрморт. Возвращаясь в почти реакционном жесте к «иконе буржуазного довольства», он демонстрирует отчаяние всех создателей художественных образов. Сам размер картины – слишком велика, чтобы поместиться даже в буржуазной гостиной – казалось, прогнозирует переход и без того беспокойных чувств артистического класса к полному упадку. После 9/11 мир искусства вынужден в очередной раз долго и упорно поразмыслить о способности арт-объектов производить сильное впечатление; иными словами, проверить, является ли искусство по-прежнему перформативным. И особого уточнения стоит вопрос желает ли искусство и впредь использовать классические образы.
Падение берлинской стены и башен-близнецов и события на студенческой демонстрации в Китае обрели менее визуализированного, но куда более ощутимого преемника – финансовый кризис 2008 года. В отличие от предшественников это событие еще не закончилось. Постоянный характер делает его парадоксальным. Кризис все еще порождает хроническую «событийность» как в экономике, так и в обществе и культуре. Освежим воспоминания.
По словам американского классического социолога Ирвинга Гоффмана, событие – это происшествие, которое заменяет привычные фреймы и смыслы другими (Гоффман, 1974). Это радикальное явление, которое меняет реальность. То, что было незаметным долгое время вдруг прорывает реальность, делая все, что было настоящим – нереальным, а все, что казалось фантастикой – суровой реальностью. Это действительно может выбить почву из-под ног. Событие генерирует новые векторы движения и точки опоры, и может делать это так основательно, что это походит на ситуацию, будто вода в реке вмиг обмельчала, обнажая русло, и по нему побежал уже не буйный поток, а ручеек. В 2008 году подобный коренной поворот случился не единожды, как обычно происходит с заметными событиями, но превратился в постоянный процесс, не оставив нетронутым и единого остова уверенности. Что еще хуже, каждая новая определенность или правило рискуют оказаться низвергнутыми завтра, из-за чего теперь невозможно предвидеть последствия даже собственного выбора.
«Мир продолжает крутиться» (безконтрольно) – меткое название голландского телевизионного шоу, которое также может послужить эвфемизмом для перманентного кризиса. Трагедия 9/11 повторяет себя в финансовом Апокалипсисе, согласно словенскому философу Славою Жижеку, на этот раз в качестве фарса (Жижек, 2009: 7-10). Выбор слова «фарс» под влиянием Карла Маркса поразительно точен. В конце концов, финансовый кризис довольно серьезно беллетризован: деньги оторваны от материи (золота) и уж особенно от труда и реального экономического производства. Эта разобщенность делает валюту и экономические тенденции виртуальными, так как они зависят от абстрактных математических формул. Денежные операции становятся формой абстрактной математики, разобраться в которой под силу единицам, и, как следствие, порождается высокий уровень спекуляции и вымысла. Инвестирование становится «художественной» деятельностью, в которой коллективная вера поддерживает весьма виртуальный мир. Рынки эффективно строятся на верованиях (даже убеждениях касательно верований других), поэтому, когда пресса беспокоится о том, как рынки будут реагировать на экстренное финансирование, речь идет не только о его реальных последствиях, но и о представлениях о планируемой эффективности.
Вот почему экстренное финансирование может сработать, даже если это экономически необоснованно (Жижек, 2009).
Эта история отсылает нас к эссе о появлении веры в мире искусства, в котором французский социолог культуры Пьер Бурдье методично описывает, как художественный артефакт создается только в комментарии на комментарий о комментарии к произведению искусства (Бурдье, 1977). Было ли искусство первичным – вопрос небезынтересный. Что случилось раньше: искусство или финансовые рынки? Как бы там ни было, есть примечательное сходство между миром искусства и фондовыми рынками. Особенно если мы смотрим на оба явления с точки зрения «веры». Более того, параллельно это говорит нам о том, что так называемый «жесткий» финансовый мир, оказывается, основан на «гибких» культурных интерпретациях. Инвестирование всегда было творческой деятельностью. Однако, пока мы не утвердились в том, что оно относится к миру виртуальному, оно способно генерировать катастрофические последствия в реальном; что, во всяком случае, хуже веры в искусство.
Пока в мире искусства акцент с создания произведений смещается на их экспозицию, эксгибиционизм в СМИ порождает инвестиционную истерию. И беспокойно оттого, что эта истерия не имеет отношения к реальным экономическим событиям, основанным на эффективных производственных процессах и производительности труда. Напротив, именно из-за несовпадения истерия глубоко воздействует на вышеуказанные процессы. И это еще одно проявление фарса. И хотя немало неолибералов серьезно усомнились в жизнеспособности этой позднекапиталистической системы и вновь ратуют за строгое регулирование рынка, большинство, будто подхваченное иррациональным вихрем азарта, продолжает коммерческую деятельность. Фетиш прогнозирования национальных бюджетов; борьба в рамках Европейского Союза за/против участия Греции (а позднее, возможно, другой страны); героика рейтингов; назначение группы международных кредиторов-Еврокомиссии, Европейский Центробанк и МВФ, занимающиеся проблемой долга Греции – все служит для того, чтобы держаться на плаву в финансовом мире.
В то же время, электораты все еще радостно поддерживают неолиберальные и Нео-националистические партии, находящихся у власти в надежде (или отчаянии) на скорейшую реставрацию лучших (или худших) капиталистических времен. Неолиберализм: правление свободного рынка. Нео-национализм: национальное государство – есть абсолютный владелец, Республика Имущества. По иронии судьбы, наша реальность сегодня определяется весьма виртуальные игры, контролируемые психологические капризы инвесторов и абстрактный карнавал банков. Ирония в том, что реальность, в значительной степени, определяется мифами. Даже в большей степени, чем об этом мечтал Жан Бодрийяр. Человек творящий шагнул далеко в создании вымышленного мира, в который сначала поверил, а потом разуверился, продолжая действовать так, будто он реален. Это гипер-реальность погрузила его в глубокий цинизм: он действует в соответствии с правилами игры, зная, что эти правила далеки от реальности.
Сегодня мы нуждаемся в том, чтобы творчество вышло из облака «воображаемого» и вернуло себе ощущение реальности. В облаке свет и тень смешиваются таким образом, что увидеть границы – задача чрезвычайная. Облако смутно: ни белое, ни черное – сине-серое. Граница между ночью и днем была стерта, и складывается ощущение, будто мы вошли в этот призрачный мир, подобный тому, что изображал бельгийский художник Ян Фабр. Постоянно пребывая в переходном состоянии между ночью и днем, которое Фабр называл «синим часом», мы не знаем, станет ли снова светло. Мы даже не знаем, находимся ли мы в процессе перехода из ночи в день или дня в ночь. Потребуется усилие воображения, чтобы найти выключатель и выйти из этого фарса. И усилие должно быть действительно напряженным, потому что облака, в которых мы оказались – сами по себе продукт гениального творческого процесса. Термин Билла Гейтса «креативный капитализм» спустился не из «синевы небесной»: Билл знает маленькие хитрости или правила игры как никто другой. С лозунгами о «подлинности», «воображении», «(социальных) инновациях» и «гибкости», его родственная душа, Ричард Флорида, поощряет творческую индустрию фабриковать еще больше мифов, распылять еще больше тумана, потому что нематериальный труд, символизм и дизайн также легко просчитать экономически. Воображаемый мир творчества и виртуальный мир капитала понимают друг друга даже слишком хорошо. Ведь оба они в настоящее время проживают на одном континенте под названием миф. Какое же творческое усилие нам потребуется, чтобы выйти из этого чрезмерного «креатива»?
Падение Берлинской стены, разгон студентов в Пекине и теракт 9/11 в Нью-Йорке и обвал мировых финансовых рынков – вызваны множеством разных причин.
Жажду демократии, и даже, пожалуй, еще больше жажду материального благосостояния в формально разделенной Германии нельзя отождествить с последними судорогами авторитарного коммунизма в Китае. А теракт в США принципиально отличается от глобального финансового кризиса. И хотя эти события вряд ли сопоставимы с позиции содержания, их формальное сходство примечательно и любопытно. В каждом из них центральное понятие – «снос». Преднамеренный «снос» стен, людей, башен и статуй в новейшей истории может метафорически рассматриваться как симптом общего страха: страха вертикальности. Как неолибералы, так и «ископаемые» коммунисты опасаются слишком амбициозной высоты и бездонных глубин. И хотя их идеологии далеки, оба строя верят в экономику как основу общества.
Однако те, кто связывают себя с экономикой, не смыслят в культурных высотах и других иерархиях, чего не скажешь о Мусульманах. Такое предположение обернулось бы настоящим пренебрежением к их любви к трансцендентному. Во что они действительно не верят, так это в секуляризированную вертикаль власти или величие человека, которое, они полагают, есть ни что иное как бесстыдная и неуместная вычурность в глазах Аллаха. Стоит отметить, прежде чем кто-то начнет бросать камни, что это мировоззрение мусульмане разделяют с другими монотеистическими религиями. Тем же протестантам доводилось видеть знак Бога в мирских делах, что парадоксальным образом заставляло их проявлять скромность, умерять вычурность, быть расчётливей и стремиться к усредненности. На религиозной почве или нет, падение и «снос» башен создали визуализированную суть последней волны глобализации.
Каждая мирская вертикальность – достигающая небывалых высот или мрачных глубин – ожидает своего разрушения. В сегодняшнем мире игры в покер в глобальном казино, все и всё втягиваются в горизонтальную усредненность. В то время как социологи и другие обществоведы считали, что благосостояние и структура среднего класса могут привести к необходимости усреднения, только сейчас, с истощением системы социального обеспечения и сломом социального центра, мы видим пробуждение священной усредненности. Экономические средства больше не связаны с культурными.
Или скорее так: экономическое влияние на культуру упало, в виде отсутствия корреляции между неслыханным финансовым богатством и ужасающей нищетой, и аналогичным подразделением в культурном и интеллектуальном смысле. Здесь середина и правит. Благодаря политико-экономической глобализации (неолиберализму) и технологической глобализации (Интернет), общим знаменателем становится некий культурный стандарт. Потоки виртуальных денег обладают властью, способной примирить разные культуры все более простым способом, связывая их друг с другом и, при этом, приводя их в перспективе, к усредненности. Жижек утверждает, что Джон Мейнард Кейнс понимал это в уже 1936 году, сравнивая фондовый рынок с конкурсом красоты:
Это не тот случай, когда выбираются те [лица], кто, в меру чьего-то суждения, действительно считаются самыми красивыми, и даже не те, которых ряд людей искренне сочтет самыми красивыми. Мы достигли третьей степени, когда мы доверяем своему уму предвидеть, что по усредненным расчетам может выбрать среднестатистический человек.
(Жижек, 2009)
Давайте на некоторое время остановимся на понятии «предвидения», так как оно характеризует, пожалуй, одно из важнейших направлений деятельности в плоском мире сетей. Как одни индивиды должны постоянно предугадывать действия других индивидов, так и организации, чтобы выжить, обязаны предопределять движения в предполагаемой (рыночной) среде. Стратегия сменилась тактикой, и перформативность адаптивностью. Предугадывание, другими словами, есть доминантное действие, которое тянет все к усредненности.
В последние двадцать лет мир становится все более плоским. В сетевом мире, глубину, не говоря уже об глубине исторической, обнаружить сложно. Да и взгляд снизу-вверх скорее приведет к боли в шее или внушит зависть и ревность прежде восхищения или уважения. Сети и особенно финансовые схемы естественно тяготеют к горизонтальному положению культурной середины. Не смотря на все анализы «мультикультурных городов», мегаполисов или столиц, после «падения» Нью-Йорка, тон задает глубинка. Провинциальность диктует уровень культурных амбиций, а значит, с тех пор мы вступили в эпоху посредственности.
Поселившись там, все мы получили одинаковые паспорта, выданные Соединенными Штатами Нормальности.
(Слотердайк, 2011: 453)
День второй: Опоры рухнули, небо обвалилось
День третий: Когда все стало жидким
День четвертый: … и вот пришли пираты
День шестой: Рождение креативиста
День седьмой: Введен запрет на работу
перевод Марианна Кручински
