Allan McCollum. Over Ten Thousand Individual Works, 1987/88. Enamel on cast Hydrocal. 2″ diameter, lengths variable, each unique.
Растущее число магазинов работает по выходным, пенсионный возраст поэтапно увеличивается, отпуск сокращается. В то же время, мы замечаем депрофессионализацию в рабочей среде пост-фордистского общества. Особенно она затрагивает сферы творческого и интеллектуального труда. Становится очевидно, что художники вынуждены производить предметы искусства в свободное от работы время. Даже преподаватели вузов не имеют иной возможности, кроме как писать свои статьи и книги, а иногда даже проводить исследования в нерабочее время. Творческий и интеллектуальный труд «выталкивается» в сферу частного досуга и действительно становится чем-то вроде хобби — чем-то левым. Время на «отдыхе» все чаще отводится работе, в то время как деятельность на фактическом рабочем месте имеет все меньше общего с профессиональными знаниями и навыками. Художники и представители других творческих специальностей вынуждены стать предпринимателями, а профессора помимо преподавательской работы выполнять функции менеджеров. За последние десятилетия круг обязанностей творческих и интеллектуальных работников сместился от содержания к форме. Вряд ли есть некая личная заинтересованность или материальная подоплека у того, что они в это вовлечены, однако, существует много причин, определяющих зачем они это делают. Художники должны научиться продавать свою продукцию (независимо от характера продуктов), а преподаватели, согласно образовательной моде нашего времени, должны передавать свои знания (независимо от того, каков их уровень). Иными словами, основная их задача теперь в заполнении множества форм и соблюдении формальностей; оставшееся же время посвящается командной работе и совещаниям. Все сделано так, чтобы можно было вовремя «принять меры». Все – для того, чтобы убедиться, что творчество служит логически-обоснованной-креативности (lu-creativity – М. К.), а интеллект предан идее производительности. Внутренние законы ремесла, креативности и интеллектуальности подавляются правилами нео-менеджмента, и поэтому заменяются тем, что, как думают теоретики этого движения, можно измерить.
Вот так нео-менеджмент, властвующий не только в компаниях, но также в образовании и правительстве, стремится к мимесису.
Вот почему настоящая работа понимается только с позиции менеджмента и, следовательно, оценивается по его законам. А менеджмент – ничто другое как формирование (организационных структур, процессов коммуникации и т. д.). Содержание профессии священнослужителя, как и менеджера, имеет смысл только для «верующих». Как и политики, менеджеры – имматериальные работники, формирующие общество, или, по крайней мере, некоторые его части. Однако менеджеры значительно отличаются от политиков на содержательном уровне. В то время как политики пытаются управлять ситуацией на основе того, во что верят, менеджеры не могут иметь мнения о содержании, которое формируют. Именно поэтому хорошие менеджеры могут управлять чем угодно. Это также причина, по которой стоит опасаться политиков, представляющих себя менеджерами. Главный герой либерализма – предприниматель, в то время как герой неолиберализма – менеджер.
Обращение к художникам и другим креативным работникам стать предпринимателями вводит их в заблуждение, которое традиционные предприниматели создают без уведомления их о последствиях. Они не знают, что «в магазине», но слепо верят тому, что написано на витрине. В этом отношении радикальные предприниматели не сильно отличаются от современных художников. Призыв к художественному и креативному предпринимательству в действительности – призыв к (само)управлению или самостоятельному конструированию предсказуемой и подконтрольной собственной жизни. От креативных индивидуумов ждут не только формирования новых идей и объектов, но, главное, формирования их в определенных пределах, так, чтобы они могли контролировать отклонения собственных творений в пределах допустимых параметров. Так что, креативное предпринимательство фактически означает креативный менеджмент. Менеджмент, который знает, как удержаться на плаву, независимо от содержания и качества продуктов или развиваемых идей.
Хорошие менеджеры, в конце концов, используют креативность ради креативности, так же, как они вводят изменения ради изменений, дабы поддерживать собственные позиции, как мы уже отмечали ранее. Проблема заключается в том, что нео-менеджмент, полностью руководствующийся законами меры, как внутри, так и вне различных институций, ограничивает интеллектуалов и творческих личностей, нагружая работой, имеющей все меньше общего с их действительной специализацией (областью навыков и знаний). Чтобы сохранить свои рабочие места и репутацию, они по-прежнему должны выполнять реальную работу, но теперь делать это они вынуждены в нерабочее время, которое, к слову, не оплачивается. Немногие музеи и биеннале платят художникам за экспозицию работ, и осталось только несколько вузов, уважающих время на исследования своих профессоров. Все, что не может быть измерено, а это как раз время на разработку креативной идеи или выполнение фундаментальных научных исследований, отходит в категорию проектов в нерабочее время. Или подвергается измерениям, например, количество студентов (независимо от качества материалов, которые они получают) и количество слепых рецензируемых научных публикаций (независимо от того, каково их содержание).
С растущим захватом свободного времени и контролем рабочего времени над личным упраздняется вечная Заповедь седьмого дня, лишая плодородности одну из наиболее важных основ креативности.
Воскресенье ведь не просто выходной день для рефлексии и саморефлексии, данный, чтобы оглянуться на достигнутое за неделю. Воскресенье, или сиеста, также институционализированное и «легализованное» право на собственное время, лень и порой даже обязанность предаться скуке. Как и уход от повседневной культуры, это «выключение» из будней было важным двигателем творчества. В отношении традиционных ремесел Ричард Сеннетт отмечает:
«Скука – важный стимул к искусной работе, рождающийся как бы в процессе игры: ремесленнику становится скучно, и он ищет, что еще можно сотворить из подручных инструментов» (Сеннетт, 2008: 273).
Постоянно подключенный «в сеть» и безостановочно работающий человек, который к тому же взвалил на себя ряд обязанностей, имеющих мало общего с его профессией, постепенно теряет все, что позволяло ему быть по-настоящему креативным. Нынешняя истерия и одержимость креативностью может быть объяснена только ее утратой. Как и в период промышленной революции «община» (Gemeinschaft – М. К.) была вновь ностальгически открыта после вытеснения ее же городскими частными объединениями (Gesellschaft – М. К.), так и обращение к понятию «креативность» за последние несколько десятилетий, как это ни парадоксально, утопило его в неолиберализме. Поэтому в 21 веке креативность выполняет прежде всего функцию фетиша, показателя утраченных высот. Фетиш выступает в качестве посредника между небом и землей; словом, удовлетворяет стремление к вертикальности. Так же как и товарный фетишизм Маркса, прославление креативности таит в себе реальную социальную работу, которая призвана разрешиться творческим продуктом. Креативность, напротив, рассматривается как результат конкурентного рыночного процесса (а не трудового процесса).
Предприниматели в сфере культуры и другие творческие промышленники, следовательно, обрекают себя на пределы, навязанные им требованиями экономической эффективности промышленного производства и рынка. Они довольствуются креативизмом. Прославление креативности фактически указывает на отказ от нее. Фетиш креативного капитализма, следовательно, играет очень конструктивную роль, так как он позволяет преодолеть суровую реальность потери. Фетиш работает как реликвия, как предмет одежды ушедшего любимого, за который цепляются в одновременном отрицании и принятии утраты. Другими словами, креативность как фетиш обеспечивает возможность жить, как «реалист» и смириться с потерей истинной свободы в творческом процессе. Жижек пишет: «Фетишисты не мечтатели, потерянные в собственных мирах, они радикальные «реалисты», способные принимать вещи, как они есть, потому что, цепляясь за фетиши, они способны смягчать эффект реальности» (Жижек, 2011:104).
Выразив мысль еще сильней и воспользовавшись интерпретацией фетиша Жижеком, креативные предприниматели – либеральные, циничные фетишисты.
Как-никак они допускают ложную реальность, в которой могут по-прежнему действовать креативно и свободно, просто подавляя ограничения, наложенные на их творчество. Креативный работодатель/работник, тем не менее, хорошо осведомлен, что абсолютное свободное творчество – несбыточная мечта в неолиберальном контексте.
Именно поэтому креативисты делают вид, что креативный капитализм позволяет буквально все, молчаливо признавая и принимая необходимость ограничений.
Короче, они загоняют себя в «реализм». Такова истинная роль фетиша в товарном обществе, в котором нематериальное содействует торговле. И, согласно Жижеку, мы не должны строить иллюзий по этому поводу. Фетишисты счастливы своими убеждениями и не чувствуют потребности от них избавляться. Вот почему вера в креативных капиталистов и культурных предпринимателей не может быть подорвана от понимания «истинного» значение фетиша. Традиционные разоблачительные стратегии от Маркса до Бурдье больше не актуальны и приводят только к еще большему цинизму. «Да, мы знаем все это, но…» – наиболее частотная причина креативных предпринимателей в рамках их собственной реальности. Ажиотаж по поводу креативности – результат неудачи при попытке «подъема» или построения вертикали. Так же как Бенджамин рассматривал фашизм как неудавшуюся революцию, креативные индустрии – ничего кроме неудавшейся вертикальности. Термин «креативность» играет роль идеологической мистификации капитала. Это отрицание возможности критической и оттого политической креативности.
Как вы, возможно, уже осознали, история создания плоского жидкого мира и креативиста движется к роковой развязке. Эта апокалиптическая тенденция неизбежно подводит к вопросу «что же теперь делать». Между строк, однако, ответ уже был ориентировочно прописан. Нам придется отказаться от компромисса антиципации (Голландская polder модель) для того, чтобы снова придать радикально-политический характер творчеству. Для одной только креативности необходимо будет перезапустить механизмы критики, в том числе социальной, чтобы впоследствии провозгласить новые модели совместной жизни. Хардт и Негри уже выдвинули идею «общин», которые необходимо защищать. Другие герои этой апокалиптической истории творения указывают в том же направлении. И хотя их идеологические и интеллектуальные позиции иногда полярны, они приводят к выводам, по крайней мере, схожим.
Ричард Сеннетт в «Коррозии характера» (1998) выбирает для социалистической середины Коммунитаризм. Из-за провала социализма Жижек, с другой стороны, защищает коммунизм в неразбавленном виде в работе « Сначала как трагедия, затем как фарс» (2011). Слотердайк, которого едва ли можно обвинить в левых симпатиях, недавно предложил неожиданный взгляд на будущее:
«Хотя коммунизм начинал как конгломерат из нескольких правильных и большинства неверных идей, его разумный элемент – понимание того, что общие интересы имеют жизненно важное значение и могут быть реализованы только в пределах горизонта универсальных кооперативных форм аскезы – должен стать актуальным снова рано или поздно» (Слотердайк, 2011: 468).
Как бы не расходились дороги, по которым бродят все эти «вертикальные» джентльмены, кажется, каждый из них согласен со словами Райнера Марии Рильке, которые Слотердайк приспособил для названия своей книги «Вы должны изменить вашу жизнь». В этой апокалиптической истории может случиться поворот, только если креативность и критика встретятся вновь. Австрийский философ Стивен Новотный называет такое слияние «кре-активностью» (2011:17).
В отличие от креативизма, креактивизм не станет прикрывать идейное содержание расплывчатым облаком «(само) реализма». Креактивизм не фундаментализм. Он не верит в цифры или в национальную культуру как естественную основу культуры и общества. Он также имеет мало сходства с анти-фундаментализмом или постмодернизмом, поскольку не учитывает всех значений, дабы сделать свои ценности взаимозаменяемыми и лишь относительными.
Креактивизм пост-фундаментален, и как любой творческий акт находится в поиске новых ценностей и устоев. Он полностью осознает, что есть столько организаций и утопий, сколько уникальных явлений на нашей планете. Креактивизм поэтому может предложить только частичную идеологическую основу для квеста, но не возможный исход этого квеста. Сам поиск – идеология, которая включает в себя отказ принять окружающую действительность как реальность. Креактивисты – шутники, которые надеются, что их «заблуждения» могут в один прекрасный день «нарваться» на правду.
Как уже упоминалось, подобный акт вертикальности требует, по крайней мере, попытки подняться над собой.
Мы только тогда получим этот шанс, если сможем временно вывести себя – да, только так – в автономное состояние. Только если креативные личности, ученые и другие представители интеллигенции восстановят это проверенное временем достижение в полном объеме, мы сможем твердо стоять на земле. Поскольку все больше учреждений не справляется с гарантией этой автономии, путь к восстановлению – довольно «одинокий» и рискованный проект, который потребует много тяжелой работы во время неоплачиваемого досуга. Между тем, как не поддающиеся измерениям варвары и пираты, мы должны набраться смелости и незаконно присваивать и получать оплату за работу, которую не производили. Это отклонение необходимо, чтобы выжить в настоящее время, но также это тактика эрозирования или созидательного разрушения. Кроме этих прагматических тактик, все равно станет неизбежной необходимость прибегнуть к публичным акциям, дабы показать наши «цвета», выйти на улицы и вернуть себе воскресенье.
Это должен быть совершенно пустой день ничегонеделания, день, когда не происходит ничего – день лени и скуки. Только в это «потерянное время» мы можем выйти за пределы повседневной сознательности, в том числе фетишизации креативности. Только осуждая насильственную креативность, мы можем стать по-настоящему креативными. Чтобы войти на территорию критики и незнания, нужна пустая страница. Креактивист принимает на себя риск похода в пустоту.
День шестой: Рождение креативиста
День четвертый: … и вот пришли пираты
День третий: Когда все стало жидким
День второй: Опоры рухнули, небо обвалилось
День первый: Создание плоского мира
перевод Марианна Кручински